На наших глазах родился новый жанр журналистики, у которого еще нет названия - поиск официальной информации в режиме реального времени. Тому, кто хочет познакомиться с образцами этого жанра, рекомендую утреннюю программу Матвея Ганапольского на "Эхе Москвы".
Можно по-разному относиться к журналисту Ганапольскому. Можно любить или не любить, как он ведет эфир. Можно брезгливо морщиться от его многословия… Но, уверена, что любой профессиональный журналист оценит по достоинству то, что делает Ганапольский в последнее время - он называет эту свою работу "бунт хорьков".
Это не "ноу-хау" Ганапольского, еще несколько лет назад журналисты газеты "Московские новости" предприняли попытку делать то же самое – с поправкой на еженедельник (формат, конечно, резко сужал эффект от реализации замысла). А замысел прост: заставить чиновников предоставлять информацию обществу. "Заставить" – здесь ключевое слово.
Коллеги не дадут мне соврать: добиться нормального разговора в той или иной официальной инстанции, не говорю уже об ответе по существу, занятие не для слабонервных. За последние годы российские начальники и их клерки стали непробиваемы. Методов уклониться от общения с прессой множество. И журналистам они хорошо известны.
Телефоны пресс-служб молчат. Или глухо заняты. А если кто-нибудь, утратив бдительность, вдруг снимет трубку, то, будьте уверены, сообщит вам, что запросы принимаются только в письменном виде. И скажите "спасибо", если разрешит воспользоваться факсом или электронной почтой. Как правило, "инстанция" требует письма, отправленного по почте, заверенного подписями начальства и редакционной печатью. Ну а письмо, разумеется, не до кого не дойдет. Любое интервью (хоть министерского клерка, хоть врача городской больницы) сегодня можно получить, только выбив официальную санкцию "руководства".
Это то, с чем профессиональный журналист в России сталкивается каждый день.
Только один пример. На официальный факс, направленный в Администрацию президента России, за подписью главного редактора сайта Радио Свобода несколько месяцев назад редакция так и не получила ответа. На вопрос "почему" референт пресс-секретаря президента Натальи Тимаковой объяснил: на факсы отвечать не обязаны.
Я не удивилась – мы просили познакомить редакцию с архивным отчетом бывшего начальника Контрольного управления администрации президента России Юрия Болдырева, посвященного проверке фактов, изложенных в так называемом "докладе Салье". Для тех, кто не помнит: в этом докладе шла речь о работнике питерской мэрии В.В. Путине.
Так вот, Матвей Ганапольский с помощью прямого эфира делает профессиональное общение журналистов с чиновниками - публичным. Из последних диалогов.
Ганапольский: Это пресс-служба внутренних войск?
Собеседник: Да, пресс-служба.
Ганапольский: Меня зовут Матвей Ганапольский, вы в прямом эфире "Эха Москвы". Представьтесь, пожалуйста.
Собеседник: А зачем?
Ганапольский: Хочу задать вам вопрос. Вы же пресс-служба?
Собеседник: Да, пресс-служба. Какой вопрос?
Ганапольский: Представьтесь, пожалуйста.
Собеседник: А откуда я знаю, что вы "Эхо Москвы"…
Воспроизвожу по памяти, поэтому могу ошибаться в словах. Но по смыслу – все точно.
Я вспоминаю, как в 2004 году журналист "Московских новостей" Ирина Сербина пыталась официально выяснить, за что Николай Патрушев (тогда глава ФСБ) получил звание героя России. На это ушли месяцы. Отчеты о своем общении с ФСБ публиковались в "Московских новостях". Привожу их почти целиком , потому что архив газеты давно уже недоступен. А то, что сделала Ирина Сербина, было отличной журналистской работой.
Когда все это стало в России нормой? Только не говорите, что так было всегда. Не было.
В декабре 1994 года, в день, когда федеральные танки оказались в Грозном, я позвонила и дозвонилась до руководителя администрации Ельцина Сергея Филатова, и он ответил на все мои вопросы. Для того, чтобы получить доступ к чиновникам администрации, совсем не нужно было записываться в "кремлевский пул". Ты просто договаривался о встрече, тебе заказывали пропуск, и ты мог свободно передвигаться по коридорам, заходя в кабинеты по собственному выбору. Потом – еще при Коржакове – твои собеседники, стали многозначительно подмигивать, предпочитая отвечать на вопросы записками, или выходить для разговора в коридор. Потом к журналистам стали приставлять сотрудника ФСО, который ходил за ними хвостом – вплоть до туалета… Потом наступила "суверенная демократия", где журналистам отвели место примерно там, куда они ходили с охраной.
Ганопольскому не нравится это место. Но ведь и многим другим тоже не нравится. И эти "многие" вполне могут объединить свои усилия, чтобы телефоны всех, кто за бюджетную зарплату отвечает "за связи с общественностью", были поставлены на общественную "прослушку". Чтобы было невозможно послать журналиста по известному адресу, не ответить на запрос, швырнуть трубку. Чтобы в эфире, в печати и в интернете были названы все имена-пароли-явки. Чтобы любая попытка чиновника "уйти в несознанку" стала публичным фактом.
Короче, "бунт хорьков" как корпоративная акция журналистов.
Если абонент не доступен, его достают.
Радио Свобода
Можно по-разному относиться к журналисту Ганапольскому. Можно любить или не любить, как он ведет эфир. Можно брезгливо морщиться от его многословия… Но, уверена, что любой профессиональный журналист оценит по достоинству то, что делает Ганапольский в последнее время - он называет эту свою работу "бунт хорьков".
Это не "ноу-хау" Ганапольского, еще несколько лет назад журналисты газеты "Московские новости" предприняли попытку делать то же самое – с поправкой на еженедельник (формат, конечно, резко сужал эффект от реализации замысла). А замысел прост: заставить чиновников предоставлять информацию обществу. "Заставить" – здесь ключевое слово.
Коллеги не дадут мне соврать: добиться нормального разговора в той или иной официальной инстанции, не говорю уже об ответе по существу, занятие не для слабонервных. За последние годы российские начальники и их клерки стали непробиваемы. Методов уклониться от общения с прессой множество. И журналистам они хорошо известны.
Телефоны пресс-служб молчат. Или глухо заняты. А если кто-нибудь, утратив бдительность, вдруг снимет трубку, то, будьте уверены, сообщит вам, что запросы принимаются только в письменном виде. И скажите "спасибо", если разрешит воспользоваться факсом или электронной почтой. Как правило, "инстанция" требует письма, отправленного по почте, заверенного подписями начальства и редакционной печатью. Ну а письмо, разумеется, не до кого не дойдет. Любое интервью (хоть министерского клерка, хоть врача городской больницы) сегодня можно получить, только выбив официальную санкцию "руководства".
Это то, с чем профессиональный журналист в России сталкивается каждый день.
Только один пример. На официальный факс, направленный в Администрацию президента России, за подписью главного редактора сайта Радио Свобода несколько месяцев назад редакция так и не получила ответа. На вопрос "почему" референт пресс-секретаря президента Натальи Тимаковой объяснил: на факсы отвечать не обязаны.
Я не удивилась – мы просили познакомить редакцию с архивным отчетом бывшего начальника Контрольного управления администрации президента России Юрия Болдырева, посвященного проверке фактов, изложенных в так называемом "докладе Салье". Для тех, кто не помнит: в этом докладе шла речь о работнике питерской мэрии В.В. Путине.
Так вот, Матвей Ганапольский с помощью прямого эфира делает профессиональное общение журналистов с чиновниками - публичным. Из последних диалогов.
Ганапольский: Это пресс-служба внутренних войск?
Собеседник: Да, пресс-служба.
Если абонент не доступен, его достают
Ганапольский: Меня зовут Матвей Ганапольский, вы в прямом эфире "Эха Москвы". Представьтесь, пожалуйста.
Собеседник: А зачем?
Ганапольский: Хочу задать вам вопрос. Вы же пресс-служба?
Собеседник: Да, пресс-служба. Какой вопрос?
Ганапольский: Представьтесь, пожалуйста.
Собеседник: А откуда я знаю, что вы "Эхо Москвы"…
Воспроизвожу по памяти, поэтому могу ошибаться в словах. Но по смыслу – все точно.
Я вспоминаю, как в 2004 году журналист "Московских новостей" Ирина Сербина пыталась официально выяснить, за что Николай Патрушев (тогда глава ФСБ) получил звание героя России. На это ушли месяцы. Отчеты о своем общении с ФСБ публиковались в "Московских новостях". Привожу их почти целиком , потому что архив газеты давно уже недоступен. А то, что сделала Ирина Сербина, было отличной журналистской работой.
Когда все это стало в России нормой? Только не говорите, что так было всегда. Не было.
В декабре 1994 года, в день, когда федеральные танки оказались в Грозном, я позвонила и дозвонилась до руководителя администрации Ельцина Сергея Филатова, и он ответил на все мои вопросы. Для того, чтобы получить доступ к чиновникам администрации, совсем не нужно было записываться в "кремлевский пул". Ты просто договаривался о встрече, тебе заказывали пропуск, и ты мог свободно передвигаться по коридорам, заходя в кабинеты по собственному выбору. Потом – еще при Коржакове – твои собеседники, стали многозначительно подмигивать, предпочитая отвечать на вопросы записками, или выходить для разговора в коридор. Потом к журналистам стали приставлять сотрудника ФСО, который ходил за ними хвостом – вплоть до туалета… Потом наступила "суверенная демократия", где журналистам отвели место примерно там, куда они ходили с охраной.
Ганопольскому не нравится это место. Но ведь и многим другим тоже не нравится. И эти "многие" вполне могут объединить свои усилия, чтобы телефоны всех, кто за бюджетную зарплату отвечает "за связи с общественностью", были поставлены на общественную "прослушку". Чтобы было невозможно послать журналиста по известному адресу, не ответить на запрос, швырнуть трубку. Чтобы в эфире, в печати и в интернете были названы все имена-пароли-явки. Чтобы любая попытка чиновника "уйти в несознанку" стала публичным фактом.
Короче, "бунт хорьков" как корпоративная акция журналистов.
Если абонент не доступен, его достают.
Радио Свобода